Миграция: от первого лица

ФАРЗАНА: «Я не знаю, где мой папа»

Я уже знаю, что когда шведским детям надо решить что-то очень важное, они начинают считалочку – вроде эники беники ели вареники…

Я люблю иногда играть в больницу или в школу, и тогда я могу решать, кто кем в игре будет.

Я не знаю, где мой папа. Он пропал.

Мне нравится играть в прятки.

РУБЕН И ФРЭНСИС: «Швецию мы не выбирали»

Я расскажу вам о нём. Он был другом моего брата и поначалу очень понравился моей семье. Перед первым свиданием с ним я ожидала увидеть совсем другого человека. И вот он сидел напротив меня: длинные волосы, шерстяная шапка. И смешная, ужасная обувь: какие-то кроссовки на платформе, как тогда было модно. Но меня покорила его искренность. Он никогда не лгал, и мне нравилось, что он так много жестикулирует. Мне нравились его безумные глаза.

Мы влюбились друг в друга. Однажды к нам пришла полиция. Они думали, что у меня нет документов и задержали меня без объяснения причин, а заодно в соседнюю машину посадили Рубена. После бегства из родной страны с диктаторским режимом, людям в форме я не доверяла. А теперь очутилась на заднем сидении в машине шведской полиции. Я, двое полицейских и офицер в штатском.

Вскоре выяснилось, что это какое-то недоразумение, но когда я вернулась к своей семье, отец сразу позабыл всё хорошее, что он видел в моём друге. Папа решил, будто это вина Рубена, что я угодила в полицию. И я сказала отцу: «Раз так, я не хочу оставаться с тобою».

Я сложила свои вещи в мешок IKEA, за мною зашел Рубен, и мы побрели по заснеженной улице куда глаза глядят. Было темно и холодно – моя первая зима в Швеции. На мне, помню, была длинная бордовая рубашка и розовая куртка. А на Рубене – всё те же ужасные кроссовки на платформе.

Я ушла от отца и, пожалуй, правильно сделала. Так вышло, что я больше не была уверена в тех, кто мне раньше служил защитой. Они меня не понимали, зато в моей жизни появился человек, который меня не знал, но которому я могла довериться.

Домом для нас обоих всегда оставалось родное Чили. Мы часто представляли себе, как однажды туда вернёмся. Ведь Швецию мы не выбирали. И оказались здесь не потому, что здесь так хорошо. Мы просто попали сюда – в далёкий край, где даже у неба другие цвета, чем на родине.

А потом у нас появились дети, и мысли о возвращении отошли на второй план. Чили для нас стало чем-то вроде давнего сна. Воспоминания о нём сопровождали нас всегда, но мы так туда и не вернулись. Нам не хотелось подвергать детей такой же опасности, в которой пришлось жить самим.

Ярыми патриотами мы никогда не были, чилийских флагов из окон не вывешивали. Однако нам важно говорить на своём языке с детьми, рассказывать им, как мы в этой стране очутились и кто такие политические беженцы. Мы бежали от диктатуры и научили их таким важным словам, как, например, солидарность. Чтобы почувствовать себя на чужбине как дома, нужно время. Сейчас это чувство у нас появилось.

МАРВАН: «У меня есть моя жизнь и этот шанс»

Среди моих зрителей есть и те люди, которые очень много для меня значат. Например, семья, приютившая меня, когда я только добрался до Швеции. Весь спектакль состоит из фрагментов моей жизни – всего, что мне пришлось испытать. А в основе сценария – моё собеседование в миграционной службе Швеции. Это организация, которая решает, дать вам убежище в стране или выдворить из неё. И вот вы сидите в крохотном кабинете. В нём как-то мрачно и очень тревожно. Чиновник миграционного ведомства проводит с вами собеседование, и вас словно бросает то в жар, то в озноб: оставят или выгонят?

Когда я готовил спектакль, то хотел донести до людей нечто большее, чем сухую статистику, чем просто цифры по шведской миграции. Мне было важно показать, что у беженцев есть свои личные истории, воспоминания.

Нас зачастую встречают по одёжке, поэтому о многом, что, скажем, есть во мне, люди даже не подозревают. Вот я, например, являюсь убеждённым феминистом. А ещё люблю хэви-металл. Я не верю в границы и национальности. Не верю и в Бога. Но я верю в силу поступков и в единение людей.

По жизни я всегда был любознательным. Одна из причин, по которой я приехал именно в Швецию, была в том, что это невероятно разнообразная, совершенно новая для меня страна, открывающая передо мной новые горизонты. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на ерунду. Я не знаю, что происходит с нами после смерти, но сейчас у меня есть моя жизнь и этот шанс. Я хочу насладиться каждой минутой. Я имею в виду не тусовки или наркотики, а знакомства с новой средой и новыми людьми. У меня, вообще, простая философия: живём один раз.

МУЛЬХАМ: «Хочу представлять Швецию»

В Сирии я был чемпионом по водному поло. Наша команда одержала много побед. Но потом пришла война, и игроков раскидало по всей Европе. Я тоже бежал из страны, и с тех пор мы не виделись. Но когда моя новая команда уже здесь, в Швеции, добилась участия в чемпионате, мне удалось вновь собрать вместе своих прежних спортивных товарищей. Мы объединились в общую команду беженцев, выступающих в первенстве. И это был один из лучших дней в моей жизни.

На чемпионате мира я не мог представлять Сирию. Но теперь у меня есть новая родина, Швеция. И я буду выступать за неё.
У каждого в жизни есть своя страсть. Моя – это водное поло.

ЯЛДА: «Я скучаю по маме»

Если у меня была простуда, мама начинала беспокоиться, укутывать меня и поить горячим молоком. Сейчас я простужена, но рядом нет никого, кого бы это беспокоило. Кто укутал бы меня и дал молока.

Я так тоскую по своей семье! Я скучаю по маме.

Вы задаёте столько вопросов… Вы, вообще, знаете, каково это, скучать по маме? Я утешаю себя надеждой, что всё, мол, наладится. Тяжело быть одной, но нас, одиночек, так много… Мы учимся друг у друга. Нам надо быть сильными.

ЭСТЕР: «Я всегда борюсь за людей»

Все в этой стране хотят, чтобы я приспособилась и стала, такой как они… Они не понимают, через что я прошла. Те из нас, кто был вынужден бежать, столкнулись с испытаниями, которых прежде и представить себе не могли. Многие теперь нуждаются в особой помощи – и – в людях, понимающих, где нам довелось побывать и что пережить.

Я знаю точно: в будущем я хотела бы заниматься правозащитной деятельностью. Хочу добиваться лучшей участи для беженцев, равноправия мужчин и женщин, права каждого человека быть тем, кем он/она  желает.

Я не люблю, когда кто-то пытается переделать меня. Какой у меня характер? Я люблю танцевать. И я всегда борюсь за людей. А ещё стараюсь смеяться над всеми своими проблемами. Я сильная.

КАРЛОС: «Моему сыну понадобилось лишь родиться в безопасной стране»

Я стал отцом ребёнка, который, не успев появиться на свет, сразу же получил от государства персональный идентификационный номер. Я был поражён. Спросил у акушерок в больнице, как это могло случиться так быстро. Ведь это те самые номера, которых и я, и многие другие беженцы добивались с таким трудом. А моему сыну для этого нужно было просто родиться в безопасной стране.

ЛЕЙЛА И МУХАББАТ: «Моя дочь умеет играть на семи инструментах»

Прежде чем научиться ползать, я стучала по обеденному столу, воображая, будто сижу за пианино. Прежде чем заговорить, я запела. Во мне с рождения жила музыка. У себя на родине я была известным дирижёром. Преподавала балет, театр и музыку.

Все мои дети стали музыкантами. Моя дочь умеет играть на семи инструментах.

Никогда не думала, что мы станем беженцами. Я немолода. Учить новый язык нелегко. Но у меня здесь появилась работа – я устроилась учителем музыки. А музыка – это язык, общаться на котором можно со всем миром.

САМИРА: «Я сдерживаю себя и свои эмоции»

Меня зовут Самира. Что вы хотите обо мне знать? Я политическая беженка. Наверно, вы можете меня называть коммунисткой.
Раньше я каждую ночь проводила в слезах. А потом открыла для себя танцы.

Я раньше не умела танцевать, но музыка на меня действует так мощно, что я просто доверилась движениям своего тела. И вот, вместо того, чтобы еженощно плакать, я теперь каждую ночь танцую.

А ещё я как ждала, так и жду. Уже четыре года! За это время я, например, успела бы дважды окончить магистратуру в вузе. Если бы мне сразу дали вид на жительство.

Вообще-то, мы, люди, так устроены, что не любим ждать. Ну, скажем, вам ведь не нравится сидеть и ждать, пока обед приготовится. Вы просто хотите есть. За эти четыре года, проведённых в ожидании, для меня всё изменилось. Сначала я испытывала растерянность. Потом ярость. Теперь я испытываю любовь к людям, которые меня окружают. Правда, влюбляться ни в кого не хочу. Я сдерживаю себя и свои эмоции. Не хочу просить людей о помощи. Хочу быть сильной и независимой. Ведь мне надо одной нести по жизни свой груз ответственности за себя.

ИБРАГИМ: «Я получил вид на жительство»

Я опоздал – только вернулся после разговора с чиновниками миграционной службы. А матч уже начался. И вот я мчусь к своему тренеру, говорю ему: «Давайте сразу включусь в игру, чтобы не тратить время на переодевание». И через минуту, после первых же пасов, забиваю мяч в ворота. Подбегаю к своей команде и, радостный, кричу: я получил вид на жительство в Швеции! Поэтому и опоздал. Это самый сильный момент в моей жизни.

Все игроки в футбольном клубе «Flyttfågeln» («Перелётная птица») – несовершеннолетние мигранты из разных стран, как и я, приехавшие сюда без родителей. Мы все дружим. Я надеюсь, что моим друзьям разрешат остаться в Швеции.

САМАД: «Одиночество - мой главный враг»

Я расскажу вам про своё одиночество. Это мой главный враг. Когда я впервые приехал в Швецию, я боролся с ним всё время и надеялся, что смогу его победить. На родине я привык к большому кругу общения: семья, соседи, друзья. Всё это осталось в прошлом после того, как я в одиночку уехал в Швецию.

Однажды, когда я не знал, куда мне податься, одна моя шведская приятельница сказала, что может дать мне пожить на её даче в лесу. Я на неё даже рассердился: что мне делать одному в этом лесу? Я всегда полагал, что только сумасшедшие живут в лесу в одиночестве. Но постепенно стал понимать: порою каждому из нас хорошо побыть в уединении, чтобы разобраться со своими проблемами.

И всё-таки тяга к новым знакомствам навсегда останется во мне. Когда есть, с кем поговорить, это здорово.

ЯСМИН: «Я ношу это, потому что это мой выбор»

Сегодня 6 июня, Национальный день Швеции. Мы будем гулять у Королевского дворца, учить шведский и наблюдать за торжествами. Все вокруг меня пьют кофе со сладостями, следуя шведской традиции fika. Но для меня сегодня же начался Рамадан – это значит, что в течение тридцати дней я буду соблюдать пост. И стремиться к обретению мира в душе.

По пути сюда какой-то парень в метро сказал мне, чтобы я сняла хиджаб. Он спросил меня: «Зачем такой симпатичной девушке, как ты, носить это?»

Я ответила: «Я ношу это, потому что это мой выбор». У меня в душе мир.

САБАХ И САЛЬМА: «Обычно люди здесь открытые»

Моё любимое блюдо – киббех. Это такие котлеты из булгура с измельчённым мясом – пальчики оближешь. Их можно поджарить, приготовить на гриле или запечь. У нас их подают с йогуртом.

Полгода назад мы открыли ресторан «Дамаск». Никто из нас раньше не работал на кухне, но дома моя мама готовила так вкусно, что мы подумали: значит, и других накормим. Многие из нас в этой новой стране пока только осваиваются. И мы надеемся, что сирийская кухня поможет нашим землякам почувствовать себя в Швеции, как дома.

Обычно люди тут открытые. Им неважно, откуда ты родом и чем ты здесь занимаешься, покуда ты остаёшься хорошим человеком и не мешаешь жить другим. Ты можешь здесь быть, кем хочешь, делать, что заблагорассудится, вести себя сумасбродно. Например, покрасить волосы в безумный цвет, как у меня.

УСМАН: «Иногда работаю просто для публики»

Я родился, чтобы стать ткачом. В Гамбии всегда работал за станком на улице. Ткацкий станок я сам смастерил, каждую деталь. И в Швеции тоже трудился на улице – насколько хватало сил. Многих людей здесь моё ремесло очаровывает, так что я иногда работаю просто для публики.
Я предпочитаю традиционные узоры Западной Африки. Шью свитера, штаны и коврики. Ещё некоторые порой жалуются, что от моего станка на газонах следы остаются. Это, конечно, очень шведские жалобы (смеётся).

ЙАМА И АИША: «По решению чиновников мы не вправе остаться»

Давайте я вам расскажу про неё. Я впервые столкнулся с ней в отделении банка. Пытался ей показать жестами, что хотел бы, чтобы она мне позвонила.
А она не перезванивала.
Потом я встретил её вновь, но опять не смог поговорить.
Когда я увидел её в третий раз, то написал на листочке свои контакты и передал его ей.
Через несколько дней она набрала мой номер. Мы говорили, и говорили, и говорили друг с другом. Ей приходилось общаться со мной тайком. Никому нельзя было знать, что она общалась со мной – ведь она уже была помолвлена с другим.
А мы общались. Потому что она смелая. И ещё потому что мы любили друг друга.
Из страны мы бежали вместе.
Первое время она была так счастлива! У нас родились дети. А потом нам сказали, что по решению чиновников мы не вправе оставаться в Швеции.
С этого дня ей становилось только хуже. Сейчас у неё иногда вообще нет сил – даже на то, чтобы побыть с детьми.

АШЕК И РАДЖИБ: «Мы ждем, когда начнется новая жизнь»

Был чудесный день, я гулял в ботаническом саду. И вдруг мне приходит СМС: ”Меня арестовали. Если к вечеру не выпустят, сообщи всем”.

Я был в шоке. Все вокруг потеряло цвет. Меня охватила полная безнадежность.

Во мне всегда боролись противоречивые чувства: я и гордился Раджибом, и боялся за него. Он такой честный и искренний, и в нашей стране он был одним из первых, кто начал открыто заявлять о своей гомосексуальности.

Пока я его не встретил, я не верил в любовь с первого взгляда. Я не верил в настоящую любовь, которая становится частью тебя. Все вокруг него было наполнено искренностью и смыслом. Но на родине наши отношения неприемлимы, они запрещены законом и не признаются обществом.

Прошлой весной в Бангладеш убили двух наших друзей. Убили потому, что они были геями и боролись за свои права. Я боялся, что Раджиба тоже убьют.

Он оставался в стране пока мог, чтобы помочь тем, кому грозила опасность. А я все время уговаривал его бежать, чтобы быть вместе и жить спокойной жизнью. Нам повезло, мы попали в Швецию и решили просить здесь убежища.

В Бангладеш мы были счастливы, у нас был дом и друзья. И у нас отняли все это. Теперь мы ждем начала новой жизни.

АЗАД: «Мы просыпаемся под одной крышей»

Жена и дети уехали из Алеппо в самом начале войны, а я остался. Я не хотел бросать свою швейную фабрику. У меня было 25 работников, я чувствовал ответственность за них.

Я все думал, что война скоро кончится, но время шло, и становилось только хуже. Я помню, как-то раз я работал с большим заказом народных костюмов у себя на фабрике. Бомба упала всего в нескольких метрах от меня. Мне пришлось уехать.

Я три года не видел свою семью. Раньше мы думали, что все потеряли: нашу квартиру, наш город, привычную еду. Но мы теперь вместе и просыпаемся под одной крышей. Есть беженцы, которые потеряли еще больше, чем мы.

СЮЗАНА: «На моих глазах девочка упала»

Я родилась в Сараево. И где бы ни оказывалась, я всюду мечтала о родном городе. В нём всё переменилось после того, как началась эта проклятая война. Мы спасались от неё в подвале дома. Прятались там четыре месяца и ни разу не выходили наружу.

Наконец, мы смогли подняться наверх. А если четыре месяца сидеть взаперти, то первое, что хочется сделать – просто попрыгать по лужам. Большим таким лужам – от асфальта на городских тротуарах после бомбёжек и артобстрелов мало что оставалось. Вдруг опять завыли сирены. Рядом со мною была моя лучшая подруга. Мы обе, помню, были одинаково одеты: красные кеды, комбинезон и толстовка поверх майки в горошек.

Особым послушанием мы не отличались. Услышав сирену, я ей стала кричать: «Побежали назад, вниз!» – а подруга так и прыгала дальше по лужам.

Граната угодила прямо в неё. На моих глазах она упала. До укрытия, где была моя мама, я добралась в одиночку. Сказала ей, что с подругой мне просто стало скучно – мол, она только в луже сидит и на меня дуется. Но мама, естественно, всё поняла. Она поняла, что случилось.
Мы перенесли тело в подвал и там же похоронили её. Я помню, как напоследок склонилась над ней и произнесла: «Знаешь, отныне у меня будет две жизни. Я проживу их за тебя и за себя».

Потом мы приехали в Швецию, в страну, в которой я встретила столько сочувствия и красоты. А может, это была моя детская впечатлительность и наивность. Я шагала по этим улицам, ощущая себя принцессой. Это оттого, что мама была такой мудрой: она внушила мне, будто все шведы улыбаются, потому что хотят, чтобы я осталась в этой стране. Однажды к нашему приюту для беженцев пришло очень много людей. Я слышала, как они скандируют: «Сюзана, Сюзана!», и думала: «Ничего себе, они там все собрались из-за меня!» Я пошла в самую гущу толпы, стала приветствовать каждого. И только тогда поняла, что люди выкрикивали не моё имя, а созвучное ему название самой большой шведской партии.

Потом мы вернулись в Боснию. Мне не хватало там шведских булочек с корицей, хот-догов и настоящего Рождества. И мы снова вернулись в Швецию. Но тут мне недоставало сплочённости, дружбы, которую я познала в детстве. А сегодня я часто спрашиваю здесь у людей: «Чем лично вам помешали сирийцы, приехавшие в страну за последнее время? Может, не знаю, меньше еды теперь на прилавках стало? Электричество отключили? Не хватает врачей?» Но обычно люди отвечают, что на них лично этот поток беженцев никак не повлиял. И я спрашиваю их: «Так за что же вы их осуждаете? Что вас злит?..»